[litien]

Любил – и не помнил себя, пробудясь.
Но в памяти имя любимой всплывало,
Два слога, как будто их знал, отродясь,
Как будто бы за ночь моим оно стало;
Вставал, машинально смахнув одеяло,


И отдых кончался при мысли о ней,
Недолог же он! И – опять наважденье.
Любил – и казалось: дойти до дверей
Нельзя, раза три не войдя в искушенье
Расстаться с собой на виду у вещей.

И старый норвежец, учивший вражде
Любовной еще наших бабушек, с полки
На стол попадал и читался в беде
Запойней, чем новые: фьорды да елки
И прорубь, и авторский взгляд из-под челки.

Воистину мир этот слишком богат,
Ему нипочем разоренные гнезда,
Ах, что ему наш осуждающий взгляд!
Горят письмена и срываются звезды,
И заморозки опускаются в сад.

Любил… и стоял к механизму пружин
Земных и небесных так близко, что позже
Уже не случалось: не знанье причин,
А званье причуд; не топтанье в прихожей,
А пропуск в покои, где кресло и ложе.

Любил и, наверное тоже любим
Был, то есть отвержен, отмечен, замучен,
Какой это труд и надрыв – молодым
Быть; старым и все это вынесшем лучше,
Завидовал тварям и птицам лесным.

Любил – и теперь еще… нет, ничего
Подобного больше, теперь – все в порядке,
Вот сны еще только не знают того,
Что мы пробудились и любят загадки:
Завесы и шторки и сборки и складки.

Любил… О, когда это было? Забыл.
Давно. Будто в жизни другой или веке
Другом и теперь ни за что этот пыл
Понять невозможно и мокрые веки:
Ну что тут такого, любил и любил.

А. Кушнер